Как понять, что согласие на секс получено, если даже слово «да» может быть интерпретировано как согласие, данное под давлением обстоятельств? Размышляем о том, чем опасно фокусировать внимание только на теме согласия, если мы хотим заниматься сексом по взаимности, а не по решению суда
Мы живем в интересное время — общество в очередной раз пересматривает «правила секса». Знаменитый антрополог Гэйл Рубин в ставшем классикой эссе 1981 года «Размышляя о сексе» писала, что секс, как часть человеческой жизни, всегда оказывается смешанным с политикой. Но бывают исторические периоды, когда «за сексуальность сражаются более рьяно и политизируют ее более остро.
И в такие периоды мы пересматриваем всю область эротического». Ее эссе было написано в период так называемых «феминистских войн за секс», когда феминистское движение разделилось на два лагеря: лагерь сексуальной эмансипации, рассматривающий секс как взаимное удовольствие мужчин и женщин, и лагерь, более громкий и многочисленный, рассматривающий секс как инструмент власти и угнетения женщин.
Идея согласия, активно обсуждаемая еще в те годы, стала одной из центральных снова, когда движение #MeToo показало, насколько мы как общество далеки от единого ее понимания. Казалось бы, мультик про чай или подробные памятки с инфографикой разжевывают все даже для самых непонятливых. Что тут еще обсуждать?
Но само определение согласия оказывается не такой уж однозначной вещью.
«Наличие отношений не является согласием. Молчание не является согласием. Даже если партнер говорит “да”, возможно, он делает это из страха или вины. Даже если партнер подает невербальные знаки согласия, это не означает согласия», — пишет медицинский портал Healthline. Согласие должно быть утвердительным, высказываться с энтузиазмом и быть дано вербально на каждой стадии развития сексуального контакта. «Убедитесь, а не предполагайте».
Даже самой феминистической стране мира еще далеко до согласия о том, что есть согласие
В 2018 году Швеция приняла новый закон, который объявлял любой половой акт без активного согласия «изнасилованием по неосторожности», даже если не были применены сила или запугивание. За год было рассмотрено 84 дела с этим обвинением.
Даже самой феминистической стране мира еще далеко до согласия о том, что есть согласие. Одной из причин этого является несовпадение коммуникации. Одно из исследований в этой области показало, что под одними и теми же невербальными сигналами мужчины и женщины могут понимать разное.
Однако и мужчины, и женщины сказали, что предпочитают использовать невербальные сигналы во время сексуального контакта. Другое исследование также показало существенную разницу между тем, как мужчины и женщины высказывают и интерпретируют согласие.
Голландская компания LegalThings разработала приложение LegalFling, позволяющее пользователям легально зафиксировать согласие на секс несколькими движениями на смартфоне с использованием технологии блокчейн.
Но даже не заостряя внимания на том, во что превратится секс с таким приложением, хочется обозначить несколько более фундаментальных проблем, почему согласие не может быть панацеей в современном диалоге о сексе и границах.
Во-первых, идея согласия основывается на представлении, что мужчины — это активные добыватели секса, а женщины — объект их притязаний, и они могут соглашаться или не соглашаться на секс. Это позиционирование сторон очень далеко от равноправия и свободы.
«Когда женщины активно претворяют в жизнь свои сексуальные желания, их винят во всем: в изнасилованиях, в крахе маскулинности, в изменах мужа, в раке шейки матки, в приставаниях на улице и даже в землетрясениях», — пишет Жаклин Фридман, основательница движения Yes means yes! в своей книге «Чего ты на самом деле хочешь: гид по сексу и безопасности для умных женщин без стыда».
Традиционный подход к согласию предполагает, что люди — это рациональные существа, которые точно знают, чего хотят, и свободно об этом сообщают
Во-вторых, фокусирование на согласии переносит внимание на антагонизм и риски судебных тяжб. Согласие становится юридическим инструментом для защиты от обвинений, а не тем, что мы ищем в партнерах и в сексе — взаимностью.
Оно делает ненужными настройку на партнера, желание понять его сигналы. Согласие должно быть не галочкой (ты сказала «да», значит, не можешь меня ни в чем обвинить), а диалогом, в котором оба партнера вынуждены и учатся слушать и слышать друг друга.
В-третьих, фокусируясь на идее некоего социального контракта, мы оказываемся в мире, в котором мы легально «владеем» своим телом (а посему можем его выдать, продать и отдать в определенно оговоренное использование). Энн Кэхилл в своей книге «Переосмысливая изнасилование» пишет, что введение согласия в рамки контрактного права «может предполагать, что выдавшая согласие сторона должна выполнить действие, о котором дано согласие, и потому получатель “согласия” может говорить о понесенном ущербе, если обещанное ему по социальному контракту не было получено».
Проблемой традиционного подхода к согласию является даже не то, что он слишком усложняет сексуальные отношения, сколько то, что он не учитывает, как действуют наши чувства в зависимости от социальных ролей, сценариев, личных особенностей, ситуации и так далее. Он предполагает, что люди — это рациональные существа, которые точно знают, чего хотят, и свободно об этом сообщают.
Внедрение протоколов согласия делает неважным такой необходимый труд сонастройки, внимания к желаниям партнера, во всех их нюансах. Оно низводит многочисленные эмоциональные, психологические, физические потребности и особенности партнера до сигнальной системы светофора, разбивая секс на какие-то формальные отрезки.
Но это совершенно не учитывает природы секса, того, как желание развивается и изменяется в процессе и, самое главное, внутри уже совершающегося контакта.
О том, что согласие — важная, но недостаточная идея в новой этике секса, пишут многие феминистические философы. Линда Мартин Алкофф в своей книге «Изнасилование и сопротивление», профессор Ребекка Какла, профессор Элли Андерсон говорят, что «согласие» и «отказ» — не всегда подходящая логика для разговора о сексе, что мы должны искать новую этику. Ей могут стать идеи «приглашения», «дара», «сонастройки».
Мы разные. Мы испытываем удовольствие от флирта и от прямоты. Мы хотим быть завоеванными и хотим завоевывать. Мы любим игры и не любим игр
Я бы хотела предложить такую радикальную мысль. Человек — не машина, не рациональный агент, распоряжающийся своим телом в рамках социальных контрактов. Мы сложнее, чем можно вписать в договор мелким шрифтом. Наши отношения с самими собой далеки от прозрачности и однозначности. Мы изменчивы, непоследовательны, совершаем ошибки — но это не делает нас недееспособными жертвами, которых надо постоянно контролировать и защищать, как маленьких детей.
Мы разные. Мы испытываем удовольствие от флирта и от прямоты. Мы хотим быть завоеванными и хотим завоевывать. Мы любим игры и не любим игр. Мы краснеем удушливой волной, слегка соприкоснувшись рукавами, и мы решительно расстегиваем блузку. И мы, оказывается, хотим друг друга. И хотим, чтобы нас понимали.
И здесь мне очень близки слова Элли Андерсон: «Ключевой частью изменений в этике секса должно стать развитие сонастройки партнеров. Сонастройка — это осознанная, интегрированная взаимность двух субъектов, которая требует невербальной и вербальной коммуникации в процессе, в которой каждый партнер познает и рождает свои желания. Возможно, для этого женщинам придется отучиться самообъективировать, а мужчинам — не видеть в активном желании женщин угрозы или конкуренции. Возможно, этим путем станет развитие эмпатии».
Очень важно, что мы выделяем, маркируем и осуждаем насилие и сделали в этом направлении огромный новый шаг, назвав новые нормы «преступного». Но очень важно понимать, что уголовным кодексом невозможно отрегулировать все аспекты наших сложных взаимоотношений. Для изменения этики отношений мы в этих отношениях должны прежде всего быть, учиться и совершать неизбежные ошибки.
