«Вина мне, вина», — говоришь ты и сразу понимаешь, что хочешь целоваться с этим мужчиной, и чтобы он прижимал тебя к себе, и вы можете пойти хоть в туалет, хоть во двор, хоть поехать к нему на край земли, и в такси не стыдно, что рядом водитель, и ты не можешь понять, где и когда вы сняли одежду.
А потом ты выходишь от него на рассвете и совершенно счастлива, и тебе не хочется в машину, а хочется гулять, и еще где-то выпить просекко, одной, тебе хочется радоваться миру, где люди идут неизвестно куда, а в тебе пока что сияет, хоть уже и тускло, эта ночная влюбленность, и все в жизни наполнено смыслом и красотой.
Давным-давно в Коктебеле в моей компании был один молодой человек, с которым я с чудовищной силой разругалась, а спустя несколько дней он подошел ко мне ночью и сказал, что очень любит делать женщинам куни.
Не то чтобы это были нужные слова, но мне все показалось смешным, а потом мы выпили, и еще выпили, и очутились в его комнате, а потом вышли обратно на набережную, где закрывалось последнее кафе, и там работал его знакомый, и мы поставили Sweet Dreams Менсона, и это был дикий танец, с поддержкой, с тулупами, еще с какой-то акробатикой, и опять коньяк, а потом мы лежали на пляже и смотрели, как встает солнце.
Я не то что не помню, как его зовут — я не знаю, как он выглядит.
Но эти впечатления — и внезапная страсть, и танец, и рассвет, и ощущение счастья и покоя, и безудержное восхищение жизнью — они яркие, теплые и ароматные, как будто только что выпеченные.
Романтика 90-х — алкоголь, трава, страсть, секс, жизнь как литература, жизнь в сувенирных магнитах воспоминаний.
Мы были такие чудесные в этом своем новом романтизме — чувственном, грубоватом, даже немного циничном, эгоистичном, иногда не очень приличном и часто обидном для других.
Первое поколение, выросшее без венерических заболеваний и абортов. Не знавшее страха перед сексом.
СПИД — ужас 80-х — тогда уже казался чем-то, что случается точно не с тобой и не с твоими друзьями (он и не случался в близком кругу).
Мы могли позволить себе эти яростные влюбленности на одну ночь. Мы принимали разочарования, обиды, скандалы, измены, страдания и слезы как часть жизни, мы восхищались и жаловались, мы разговаривали ночами о сексе, любви и свободе.
Мы не жалели себя, не экономили чувства, мы были авантюристами, которые дышат ради того, чтобы жизнь трескалась от приключений.
И вот подруга спрашивает меня:
— Почему они не занимаются сексом?!
Это она о своих детях. О тех, кому от 20 до 25.
— Как это у нас было — просыпаешься и не знаешь имени того, кто рядом с тобой! — восклицает она.
— Ну, — киваю я. — Не то что имени, а часто даже пол точно не знаешь.
— А вот они пьют, танцуют, падают спать в семь утра по десять человек на кровати — и ничего, — жалуется подруга.
— Такие девки красивые, — говорит друг о знакомых своего сына. — Я бы на его месте всех бы уже..., а он — дружит.
Друг возмущен. Он не понимает, как так: красивый молодой человек 23 лет не интересуется сексом.
Однажды в той семье случилось счастье: сын учился в другом городе, и соседи пожаловались квартирной хозяйке, что всю ночь из окна падали использованные презервативы.
С квартиры пришлось съехать — но как счастливы были отец с матерью!
Пусть выгнали, пусть бросил университет, зато есть доказательство, что живой, что дышит, увлекается, презервативы использует.
— Они как-то сразу в отношения, — говорит подруга. — Никакой романтики, никаких взлетов, сразу что-то такое семейное, рутинное, скучное, готовят вместе, ведут себя так, словно 25 лет прожили.
У меня есть такие знакомые — они, правда, не успев познакомиться, начинают серьезную жизнь.
Месяца два-три встречаются — и все это тихо, прилично. Потом съезжаются. Ходят везде вместе, ведут себя скучно.
Другие, наоборот, обходятся вообще без личной жизни — годами их не видят с девушкой или молодым человеком. При этом они куда-то ходят, с кем-то дружат, выпивают, отдыхают, музыку слушают, пироги пекут.
Нам, романтикам 90-х, они немного напоминают сырые дрова: вяло тлеют по краям, но никак не займутся.
Вот сын друга нашел в конце концов девушку, но уже спустя три месяца она потребовала решить, будут они жить вдвоем или нет.
И не потому даже, что она без него и мгновения существовать не может, и не потому, что ей не хватает денег, чтобы платить за квартиру. Просто так надо, так разумно, ведь это целая история — то туда ездить, то сюда, много времени отнимает.
Молодой человек не был готов, он никогда ни с кем не жил, и пока он размышлял, они расстались. Причем так ровно и незаметно, как будто и не было чувств вовсе.
— Почему так? — спрашиваю я друга 29 лет.
— Просто не хочется тратить время на неправильных людей, — поясняет он. — Я однажды попробовал такую свободную жизнь, возил домой девушек из клубов, но даже не всегда хотелось с ними секса. Пока доедешь, уже узнаешь человека — и вот он тебе уже не очень симпатичен. И кажется, что глупо так себя растрачивать. Все равно удовольствие будет сомнительное.
Если мы рисковали ради ощущений — делали глупости, пренебрегали учебой, заваливали экзамены, теряли работу, — то новому поколению такое непонятно.
Они не поступают в институт, потому что их туда затолкали родители. Они серьезно выбирают профессию, год не поднимают глаза от книг, на отлично сдают экзамены, чтобы поступить на бюджетный, а не на платный, а потом ответственно относятся к учебе.
Для этого нового поколения жизнь — это уже не кино и литература, где для героя все может разрешиться самым лучшим образом благодаря милосердию автора.
Они практичные и целеустремленные, и отношения в их жизни — на третьем или четвертом месте, а романтика — на седьмом или десятом.
И секс — это лишь часть, необходимость, но не первая, и уж точно не цель, не смысл, не движущая сила.
Им не нужны авантюры, им нужен комфорт, они хотят осознанности.
Может, они менее страстные, но точно более ответственные. Нулевые и вот сейчас, десятые, — это время, может, и немного скучных, но точно более глубоких людей, которые не скользят по поверхности, а заглядывают в суть вещей.
Поэтому они веганы, и для них важен раздельный сбор мусора, и на каком производстве сделано платье, им надо понимать, есть ли мизогиния в рекламе и в музыке, присутствуют ли вредные вещества в косметике, и вообще, нужна ли она в современном мире, нужно ли улучшать себя, есть ли смысл в красоте и тщеславии.
Мы, неоромантики, выросли на книгах и фильмах о любви и страсти. Они растут на проблемном кино, на литературе и документалках о несправедливости, их культовые сериалы — о поиске себя, а не о поиске партнера.
Те, кому нет сейчас 25, — совершенно новые люди. Их мир вообще другой, и у них иные убеждения, иная пирамида ценностей. И секс в ней — где-то сверху, маленькое деление на макушке.
Секс для них больше не запретный плод, не вызов, не средство оживить и расцветить свое существование.
И знаете, этому можно даже позавидовать — в том смысле, что жизнь может быть для них такой интересной, такой насыщенной и без культа чувственных удовольствий.
Пусть это и непонятный нам, но все же удивительный новый мир, который они создадут там, где мы разрушали.
